Фестшрифт 75

                                                                                                                          Лодка удачи.

Размышления о причудливых репрезентациях современной культуры

Шоссе вырывалось из-под колес и рассыпалось брызгами мелкого дождя по бескрайней хоккайдской равнине. Небо светлело, и впереди подстать ему необычной для нашего европейского глаза лазурью голубели крыши японских домиков. Мы мчались к айнам, надеясь застать, если не начало церемонии, то хотя бы ее кульминационный момент. А начиналось все весьма драматично…

Приехав на остров Хоккайдо, мы первым делом поинтересовались, что и как можно узнать о живой традиционной культуре. Милые японские девушки из турагентства дали адрес интернет-сайта, из которого можно узнать все о предстоящих праздниках в самых разных уголках Хоккайдо. Первое, что привлекло наше внимание, был айнский праздник чип-санке, церемония спуска на воду новых лодок. Он должен был состояться 20 августа, и времени у нас было достаточно, чтобы побольше узнать об айнах. Прежде айнами мы не занимались, и их изучение не входило в программу нашего пребывания в Саппоро. Да и специалистов по айнам в нашем ближайшем окружении не было. При желании их можно было бы найти, но как раз такую задачу мы перед собой и не ставили. Нас интересовало другое – что знает об айнах обычный японец и что может узнать о них любознательный иностранец, посетивший Хоккайдо. Короче говоря, речь шла об образе айнов и айнской культуры, об их экзотизации и стереотипизации.

Айны – аборигенное население Хоккайдо. Здесь до сих пор около 80% местной топонимики имеет айнское происхождение. Когда-то айны жили и южнее - в северных районах о. Хонсю (область Тохоку). Постепенно они были оттуда вытеснены, а в XV в. первые японские крепости появились и на самом юге Хоккайдо. В 1514 г. клан Мацумаэ объявил Хоккайдо своим владением. Этим был дан толчок его колонизации. Она достигла своей кульминации в 1868-1899 гг. (эпоха Мейцзы), когда прежнее японское название острова, Эдзочи («родина айнов»), было заменено на «Хоккайдо» и началась политика насильственной ассимиляции айнов с «цивилизаторской» целью. В результате японцы широко расселились по острову, и айны были вытеснены из многих прежних районов своего обитания. Сегодня они расселены дисперсно по всему острову, составляя меньшинство населения повсюду, кроме поселка Нибутани. О численности айнов судить трудно, ибо никакой этнодемографической статистики в Японии, где важна гражданская принадлежность, а этничность мало кого интересует, никогда не велось. Все же по итогам официального обследования, на Хоккайдо в 1993 г. насчитывалось около 24 тыс. айнов.

Связи айнов с японцами – очень тесные, можно сказать, интимные. Межэтнические браки здесь отнюдь не являются редкостью, хотя для японцев они не престижны. Чаще всего айнские девушки выходят замуж за японцев, и тогда их дети полностью порывают с айнской традицией и вливаются в японское общество. Но в традиционных поселках мужчины-айны берут в жены девушек-японок. Это уже давно привело к тому, что айны перешли на японский язык и имеют исключительно японские имена.

В настоящее время айны утратили не только свой родной язык, но и традиционный образ жизни. Их дома мало чем отличаются от японских; моноэтничных айнских поселков практически не осталось. Но при этом айны подвергаются в японском обществе дискриминации: многие фирмы и предприятия сознательно не берут их на работу, что искусственно повышает уровень безработицы среди них по сравнению с японцами; гораздо больше айнов, чем японцев, заняты тяжелым физическим трудом; уровень образования у айнов значительно ниже, чем у японцев. Поэтому айны нередко скрывают свое происхождение и неохотно делятся информацией о себе с этнографами.

Дискриминация айнов – факт, неприятный для современного демократического японского общества. Частично по этой причине, а частично под давлением айнского движения за возрождение своей культуры японский парламент в мае 1997 г. принял закон, признавший своеобразие айнской культуры (айнупури) и разработавший действенный механизм ее популяризации.

С тех пор айнские музеи получают большие субсидии. Началось устройство передвижных выставок, дающих японцам представление об айнской культуре. Айнов стали приглашать с лекциями и выступлениями в разные города Японии (в частности, одному из нас довелось присутствовать на новогоднем обряде айнов, устроенном ведущим айнским политиком Сигеру Кайяно в Национальном музее этнологии (Минпаку) г. Осака в декабре 2000 г.). Тем не менее, обычный японец чаще всего и ныне почти ничего не знает ни об айнах, ни об их культуре.

На Хоккайдо имеются два основных музея, устроенных самими айнами. Оба расположены на юге острова. Один из них находится у морского побережья в поселке Сираой на живописном берегу оз. Поро-то, что значит «Большое озеро» по-айнски. Отсюда название айнского поселка Порото-котан. Этот поселок был восстановлен айнами в 1965 г. для привлечения туристов. Через Сираой проходит железная дорога, местный музей возник в 1984 г. раньше других и рекламируется во всех популярных туристических брошюрах. Кроме того, он имеет международную репутацию: с 1984 г. айны Сираоя стали побратимами финских саамов, и, благодаря тесным связям с Саамским музеем Инари, неоднократно устраивали выставки в Финляндии. Другой музей был создан в поселке Нибутани к западу от Сираоя в 1992 г. Но Нибутани лежит в стороне от железной дороги и от обычных туристических маршрутов. Местный музей включил личную коллекцию одного из известных айнских лидеров, большого энтузиаста айнского возрождения Сигеру Кайяно. Нибутани – один из немногих айнских поселков с преимущественно айнским населением (до 70%), тогда как в Сираое айны живут вперемешку с доминирующими там японцами. Все это ведет к негласной конкуренции между Сираоем и Нибутани: айны Нибутани ревниво следят за успешной деятельностью своих соперников по пропаганде айнской культуры и привлечению туристов.

Итак, мы собрались в Нибутани и уже предвкушали встречу с айнскими старейшинами (экащи), участие в айнском ритуале, наслаждение от старинных айнских танцев. Но … жизнь внесла в эти соблазнительные мечты свои коррективы. Накануне, 19 августа было объявлено, что с юга на Хоккайдо движется мощный тайфун. По всем расчетам он должен был обрушиться именно на тот район, где нам предстояло побывать. Наш заботливый гид связался с Нибутани, чтобы узнать о перспективах проведения церемонии. «Старейшины думают», - был ему ответ. Ничего определенного не удалось узнать и к концу дня – поездка явно срывалась. План пришлось изменить, и вместо запланированного отъезда мы продолжали все утро следующего дня названивать в Нибутани. Однако добиться ясности долго не удавалось. Старейшины продолжали раздумывать. Наконец, около 11.00 мы получили положительный ответ: церемония состоится! Но, как и планировалось, в … 11.30. Наша радость перемежалась с замешательством – до Нибутани езды на автомобиле около двух часов. Стоит ли рисковать, если тайфун никто не отменял? Времени на раздумья не было, и мы, этнографы с большим полевым стажем, решили, поедем. Экипировка не заняла много времени, хотя надо было быть готовыми к самым разным неожиданностям. Накануне в Саппоро лил проливной дождь; он продолжался и утром, что мы расценивали как верный признак приближающегося тайфуна.

Ненастье не оставляло нас и по выезде из Саппоро. На шоссе было безлюдно, нам не встретилось ни одной машины – явно никто не рисковал по своей воле отправляться в жерло тайфуна. Тревожное настроение нас не покидало, и мы отвлекались, рассуждая с нашим многоопытным гидом о превратностях полевой работы. Но – о, чудо! Чем ближе мы были к заветной цели, тем суше становилось шоссе, тем скорее расчищалось небо; оно уже не выглядело таким хмурым, как в Саппоро; тучи быстро уносились куда-то вдаль, оставляя небу его первозданную голубизну… Похоже, боги айнов смилостивились и в предвкушении предназначавшихся им даров остановили казавшийся столь неизбежным ураган.

И вот мы в Нибутани. К нашему удивлению, здесь ничто не напоминает ни о тайфуне, ни о дожде. Правда, и следов ритуала не замечается, хотя глаз радуют живописно разбросанные по территории музея айнские тростниковые домики (чисе) на каркасе из дубовых столбов. С приятным чувством давнего знакомства один из нас обнаруживает среди них склад на высоких сваях (пу) – точно такие «балаганы» он видел у ительменов Камчатки. Тем временем выясняется, что церемония чип-санке уже началась, но к месту ее проведения надо ехать по отлогому берегу небольшой, но быстрой реки Сару. Мчим туда. К ритуалу открытия церемонии и спуску первой лодки мы уже опаздываем. Но не все потеряно, предстоит спуск еще двух лодок. Приезжаем. На площадке у берега уже стоят другие автомобили – значит, мы здесь не будем одиноки. И, правда, на узкой полоске берега уже собралось человек сорок-пятьдесят. Все они в ярко оранжевых спасательных жилетах и резиновых сапогах. Сапоги здесь весьма уместны: после дождя глинистый берег размок, ноги вязнут в жидкой грязи и разъезжаются – на это наша блестящая выходная обувь явно не рассчитана. Но об этом думать не приходится. У самой кромки воды видим инау – несколько воткнутых в берег высоких деревянных стержней, искусно украшенных кудрявой стружкой. Они изображают птичек, передающих послания божествам. Это – традиционный айнский алтарь, объект поклонения и неизменный атрибут любого айнского ритуала. Обручи из такой же стружки и других растительных волокон (сапаунпе) мужчинам, участникам ритуала, полагается надевать на голову. Женщины удовлетворяются узорчатыми головными повязками; им позволено лишь молча присутствовать на ритуале, и они не участвуют в молении. Рядом с инау видим бутылку сакэ и лаковую японскую чашу (туки) с лежащей на ней плоской деревянной ложечкой (икупасуй), предназначенной для посланий божествам. Исполнителю ритуала полагается обмакнуть ложечку в чашу с сакэ, три раза брызнуть каплями сакэ на инау, а затем себе на голову и оба плеча. Так он приносит дар божеству и получает его благословение.

Пока мы интересовались деталями ритуала, привезли лодку (чип). Она приехала на грузовике, и двое мужчин с помощью современного подъемного крана ловко выгрузили ее на берег. Все делалось споро и буднично, и ни айнов в праздничных нарядах, ни старейшин, руководящих церемонией, явно не усматривалось. Но лодка была настоящая айнская. Она была выдолблена из цельного древесного ствола и достигала метров четырех в длину. Мужчины без труда столкнули ее на воду, и у нее тотчас же выстроилась длинная очередь зрителей, желавших прокатиться вниз по течению быстрой реки. Но кем они были? Айнами, японцами? На этот вопрос ответа мы так и не получили. Как выяснилось позднее, многие из молодых людей приехали сюда туристами, чтобы, подобно нам, посмотреть на айнскую церемонию и, насколько возможно, поучаствовать в ней – говорят, того, кто проплывет в такой лодке, в течение года ждет успех. В толпе было и несколько взрослых, очевидно, родителей, приехавших сюда с детьми. Одеты все они были по-разному, но почти на всех красовались импортные футболки с англоязычными надписями.

Но где же айны, где их традиционные костюмы, где мудрые старейшины, где обещанные танцы? Один из немногих айнов, встретившихся нам на берегу, оказался старым знакомым нашего гида. Он-то, как выяснилось, и организовывал церемонию в этот раз. Одет он был празднично – в белую расшитую рубаху и черные брюки. Но, приглядевшись, мы поняли, что рубаха была явно европейского производства. Айн объяснил нам, что, когда в начале 1970-х гг. его сородичи задумались о возрождении своей культуры, они не смогли вспомнить ни одного ритуала, кроме ритуала чип-санке. Новую лодку айны обычно изготовляли раз в несколько лет и спускали на воду весной. Но после своего возрождения этот ритуал был совершен заново 20 августа 1972 г., и поэтому эта дата достаточно случайно стала днем проведения ежегодной церемонии. Сейчас айны лодок уже не делают, а берут их для проведения церемонии напрокат в местном музее.

Люди весело забирались в лодку, вмещавшую до 10-12 человек. На корме каждой лодки неизменно стоял инау, оберегая ее пассажиров от превратностей судьбы. Лодочниками работали взрослые мужчины-айны, искусно управлявшие движением лодок с помощью длинных шестов. Пассажиры также не оставались без дела. Они получали в руки небольшие лопаточки-весла, но явно для удовольствия; всерьез грести ими невозможно. Отчалив от берега, лодки быстро исчезали за поворотом и, как мы выяснили, плыли в течение четверти часа – за это время при таком быстром течении можно было уплыть довольно далеко.

Пока желающие плавали, мы как приезжие этнографы удостоились чести совершить обряд у инау. Мужчины, как и положено, пообщались с инау, правда, без традиционных головных уборов – их в наличии не оказалось. А единственная среди нас женщина совершила обряд поклонения реке рядом с инау, подтвердив справедливость оппозиции (по К. Леви-Строссу), характерной для многих традиционных обществ: мужчинам - твердое и горячее, а женщинам - влажное и холодное.

Вскоре вернулись уплывшие на лодках туристы. Их привезли обратно два  экскурсионных автобуса, и все желающие отправились в музей. В одном из его экспозиционных зданий был отправлен заключительный ритуал сожжения инау. Суть жертвоприношения айны понимают как возвращение назад к своим родственникам, предкам с тем, чтобы начать новый жизненный цикл. Сжигая жертву, они отправляют ее в мир, где она найдет радость и удовольствие от общения с себе подобными.

На месте проведения ритуала мы обнаружили множество туристов. Они сгрудились в центре помещения с одной стороны от наполненного золой прямоугольного очага, посвященного богине огня Хучи (Фучи) Камуй («Богиня-мать»). Там все еще тлели остатки инау, распространяя вокруг приятный ивовый запах. В северо-восточной части очага видны два инау, абе хучи («мать дома») и абе чисе («отец дома»). Это – хранители дома. Высоко над очагом на длинных жердях, будто в ожидании пиршества, застыли огромные копченые лососи – непременный атрибут традиционного айнского жилища. Другой достопримечательностью служат многочисленные пучки стружки (кике), не столько украшающие боковую стену, сколько защищающие жилище от злых духов (уэн камуй). В айнском жилище всегда имеется и священный угол, подобный «красному углу» русской избы. Там на небольшом возвышении (ийоикир) стоят крупные лаковые бочковидные сосуды, где, по поверьям, обитают домовые. Сосуды накрыты крышками, на которых иной раз можно обнаружить изображение трехпалой свастики, известного оберега дома Мацумаэ. Кажущееся на первый взгляд беспорядочным, это скопление сосудов и разнообразной утвари служит показателем богатства, говорит о достатке дома и престиже его хозяина.

Задняя стена дома является священной, как это и положено традиционному жилищу. Она непременно обращена к горе, где обитают божества (камуй). С ними общаются через небольшое окошко (камуй-пуйар), откуда виден алтарь (нуса) в виде изгороди из деревянных кольев с приделанными к ней медвежьими черепами и инау. Такая изгородь прежде неизменно возводилась позади общинного дома, оставляя между ним и собой площадку, где и завершался знаменитый медвежий праздник ийоманте (церемония возвращения духа медведя домой) – кульминационный момент традиционной айнской культуры, драматизм которого (убийство медведя) возвращал общество к гармонии с окружающей природой и ее суровыми покровителями. Отказавшись несколько десятилетий назад по гуманным мотивам от публичных кровавых жертвоприношений, айны теперь проводят эту церемонию приватно без лишних свидетелей. Но медвежьи черепа и содержание медведей в клетках (сет) напоминают нам о драматических сторонах айнского быта.

Изнутри задняя стенка дома прикрывалась плетеными циновками с геометрическим орнаментом. Сейчас такую циновку вешают лишь на время церемонии и заботливо убирают тотчас же после ее окончания. Это еще раз напомнило нам о том, что мы в музее, где все вещи паспортизированы и находятся под неусыпным контролем. И в то же время это – не музей мертвых реликвий, не «зоопарк для вещей» (по А. Байбурину), к образу которого мы так привыкли в России. Айны совместно с японцами сумели сделать музей живым  и развивающимся организмом, где прошлое вовсе не отделено непроходимым барьером от настоящего. Во-первых, традиционная культура здесь постоянно воспроизводится в периодических ритуалах, проводимых самими айнами внутри музейных помещений или на свежем воздухе. Во-вторых, на территории музея находятся мастерские, где айнские умельцы занимаются своими традиционными ремеслами (резьбой по дереву, плетением, ткачеством и пр.), обслуживая индустрию туризма. В-третьих, традиционная культура живет в видеофильмах, знакомящих посетителя с различными сферами айнской культуры (ловля рыбы, её разделка и приготовление различных блюд, плетение корзин, строительство жилища, изготовление лодки, брачная церемония, проведение медвежьего праздника и т. д.). В-четвертых, с ней можно познакомиться поближе на специальных занятиях, где желающие обучаются  айнским узорам, технике плетения и пр. Здесь же можно услышать лекцию об истории айнов и их языке. В-пятых, как мы наблюдали, некоторые музейные экспонаты, в данном случае лодки, продолжают использоваться айнами для ритуалов и праздников.

Итак, мы находимся в центре айнского общинного здания. В современных айнских музеях такие здания строятся гораздо более крупными, чем они были когда-то. Это делается для того, чтобы вместить всех посетителей, желающих познакомиться с айнскими церемониями и фольклором. Войдя в дом, замечаем торжественно восседающих на циновке у очага троих айнов, один из которых оказывается нашим новым знакомцем. Чувствуется, что день для него сложился удачно. И сейчас он с удовольствием курит сигарету, изредка отрываясь от нее лишь для того, чтобы отхлебнуть из жестяной банки столь любимого всеми японцами пива. Все одеты буднично – специфических айнских нарядов не видно.  Неслучайно, активный участник другого представления для туристов, выступавший перед публикой в традиционном айнском халате (аттус) подчеркнул: «То, что вы видите на мне, это – мой рабочий костюм, а вне работы я одеваюсь, так же, как и вы». Иными словами, музей – это репрезентация и интерпретация айнской культуры, а его работники – профессионалы, старательно и талантливо играющие свои роли. Среди них можно обнаружить как айнов, так и японцев, для которых айнская культура – это хорошо оплачиваемая и интересная работа. Надо ли сомневаться в жизненной важности этого ресурса для айнов, страдающих от безработицы?

В то же время японцы тоже по мере сил используют коммерческие возможности «айнского туризма». Сейчас в магазине сувениров (мисе), расположенном при входе в Порото-котан, можно видеть японского резчика по дереву, вот уже несколько десятилетий занимающегося изготовлением медвежьих фигур. Истоки этого искусства при ближайшем рассмотрении оказывается вовсе не столь традиционным, как можно было бы ожидать. Хотя медведь, бесспорно, является важным символом айнской культуры (его называют «кимун-камуй», т. е. «бог гор»), его изображение, подобно изображениям любых живых существ, традиционные поверья запрещали. Обычай изготовления таких фигур пришел на Хоккайдо из Европы. Его принес Йошичика Токугава, посетивший Швейцарию в 1922 г., где его поразило искусство местных резчиков по дереву, успешно продававших туристам фигурки медведей. Несколько таких фигурок он и прихватил с собой в Японию, где сумел заинтересовать этим искусством некоторых айнских умельцев. С тех пор фигуры медведей стали символом не только айнской культуры, но и в целом мира Хоккайдо. Кукол в айнских нарядах тоже вначале изготовляли только японцы, прежде чем это в 1920-х гг. передалось самим айнам.

Мало того, один из самых популярных современных айнских праздников Кои маримо («любовь к [водоросли] маримо») был создан айнами поселка Акан в 1950 г. под сильным влиянием японцев, заинтересованных в развитии туризма. В то же время и сами айны активно участвуют в индустрии туризма, в частности, устраивая рестораны айнской пищи в Саппоро, Хакодате, Асахикаве. В этих городах можно встретить и айнские магазины, где желающие могут приобрести изделия айнских ремесленников. Репрезентация своей традиционной культуры и ее символов означает для айнов также и укрепление своей этнической идентичности. В то же время политическое движение айнов, направленное против дискриминации и за признание айнов особой нацией, прибегает к иным символам. Например, на первомайской демонстрации в 1973 г. айнские активисты впервые прошли под айнским флагом, созданным молодым айнским политиком и художником Бикки Сунадзавой. Флаг был украшен изображением летящей красной стрелы (ай), окруженной белыми снежными завихрениями, что символизировало снег и бога огня, Абе-камуй.

Айнский праздник чип-санке показал нам, что современные айнские ритуалы и церемонии содержат немало инноваций и не являются строгим воспроизведением традиционных культурных моделей, чего мог бы ожидать от них требовательный наблюдатель. Они нередко устраиваются с учетом интересов турагентств, и неслучайно «старейшины», с которыми мы вели переговоры, оказались представителями туристической фирмы. Эти наши наблюдения подтвердились на других айнских праздниках, в которых нам довелось участвовать позднее. Так, традиционная культура предстала перед нами в ином свете, непривычном для «советского этнографа». Стало ясно, что речь должна идти не столько о ее бесследном исчезновении, сколько об обретении ею новых функций, позволяющей ей сохранять свое значение для современного человека.    

Вот как это выглядит у айнов. Для репрезентации себя как особого народа айны в разных контекстах прибегают к разным стратегиям. Это вызывается сложностью окружающей социально-политической обстановки, к которой они вынуждены приспосабливаться. Дело в том, что айны десятилетиями вели борьбу за свои гражданские права. Ведь, хотя закон 1899 г. и наделял их этими правами, во-первых, он предоставлял таковые лишь «цивилизованным» айнам, обрекая их на ассимиляцию, а во-вторых, царивший в Японии первой половины XX в. расизм выводил айнов за рамки японского общества и ставил в положение дискриминируемого меньшинства. При этом вплоть до середины 1980-х гг. японские власти представляли миру Японию как целостное моноэтничное общество, которому проблемы меньшинств были якобы чужды.

Все это вызывало у айнов возмущение, и в 1960-1970-х гг. они поняли, что их борьба против дискриминации будет тем эффективнее, чем с большей энергией они будут настаивать на своем статусе особого народа или даже нации. С тех пор, они придают особое значение популяризации своего образа как аборигенного народа Хоккайдо и требуют признания этого от японских властей. Толчком для такой стратегии послужило официальное празднование столетия колонизации Хоккайдо, проведенное в 1968 г. при полном игнорировании айнской проблемы. Айны встретили эти торжества с гневом и в ответ возвели в 1970 г. в городке Сидзунай статую своему вождю Сякусяину, возглавившему восстание против японцев в 1669 г. С тем пор проводимый там ежегодно 23 сентября День памяти Сякусяина стал для айнов важным политическим символом. Его связь именно с современностью подчеркивается тем, что, во-первых, прежде айны подавляли в себе память о конкретных предках и исторических героях, чтобы не гневить духов мертвых, а во-вторых, как мы знаем, традиционные верования запрещали изображать человека или любые иные живые существа. Напротив, в последние десятилетия айны не только вырезают медведей и возводят памятники героям, но создают свои собственные версии истории, расходящиеся с официальной японской историографией.

В этом этнополитическом контексте и следует рассматривать роль традиционной культуры. В целом традиционной культуре трудно выдержать конкуренцию со стороны современной массовой культуры постиндустриального общества. Ведь в современном обществе традиционная культура теряет свою неразрывную связь с образом жизни. Однако для коренного народа, борющегося против дискриминации, именно традиционная культура представляется важнейшим ресурсом, делающим эту борьбу легитимной. Иными словами, парадокс ситуации заключается в том, что, чтобы получить равноправное положение в современном обществе, такой группе приходится обращаться к ресурсу, функционально такому обществу не соответствующему. Поэтому, утрачивая былую функциональность, традиционная культура становится источником важнейших символов, да и сама становится значимым символом, позволяющим группе демонстрировать свое своеобразие и, опираясь на него, требовать общественного признания. Но, становясь символом, традиционная культура неизбежно теряет аутентичность и открывает безбрежный простор для фольклорных инноваций и интерпретаций, предоставляющих своим пользователям широкую свободу выбора. Вот почему зоркий взгляд специалиста тут же отмечает нарушение ритуальных норм, отход от традиционного обычая, сплошь и рядом наблюдающиеся в современных айнских ритуалах и праздниках. Профессиональные этнографы иногда с грустью, а порой и с неодобрением смотрят на такие нарушения, трактуя их как «искажение» известной им (а кто лучше них знает об этом!) традиции. Между тем, все это вполне закономерно, ибо этнополитическая символика становится едва ли не единственной функцией традиционной культуры в современном обществе.