Если взять историю советской этнографической науки, то это сначала был такой бурный рассвет, который был связан с тем, что в МГУ существовал целый факультет антропологии или этнологии. Тогда считалось, что нe этнология – часть истории, а история – часть антропологии. В принципе, наверное, это правильно, потому что есть комплекс наук о человеке. Такое состояние было связано еще и с тем, что существовал еще наркомнац, шло бурное национальное строительство, создавались письменности, издавался журнал “Жизнь народов”. У меня была аспирантка, Элла Майкова, которая сейчас преподает в Тверском университете. Ее диссертацию можно посмотреть, она очень интересная, потому что она анализирует этот период и это издание. Кроме того тогда издавался журнал и назывался просто: «Этнография». Потом в 1929-м г. были какие-то заседания, которые все это изрядно поломали. Тогда, наоборот, уже этнография стала пониматься очень узко, как такая прикладная дисциплина в рамках общей исторической науки. И период 1930-х гг. она знаменовалась гонениями, репрессиями, очень многие люди погибли или вынуждены были уйти из этой дисциплины, в общем был период явного упадка. Проходили 1930-е гг. и далее уже началась война, но частично репрессии продолжались, потому что скажем, Золотарев, крупнейший этнограф, который попал в плен, потом сбежал, он тоже погиб в лагерях в 1942-м г. Многие пострадали очень сильно, наука понесла урон.
Теперь немного о состоянии этнографической науки после войны. Правда, еще в войну было создано Московское отделение Института этнографии, тогда центр был в Ленинграде в Музее Антропологии и Этнографии. Когда в Москве был создан филиал, который потом стал главным, Сергей Павлович Толстов при всех своих неприятных личных качествах, при всем своем советском карьеризме, он был очень талантливый ученый, и он как-то вывел институт, московскую часть института на достаточно высокий уровень. В конце 1940-х и, в особенности, в начале 1950-х гг., там работали крупные ученые, которые к этому времени создали уже серьезные труды, это прежде всего С.А. Токарев, М.Г. Левин, Н.Н. Чебоксаров, также значительное влияние имели М.О. Косвен, П.И.Кушнер. Создавались значимые кадры, но, я считаю, что все-таки Левин, именно как организатор, больше всего сделал в этой области. И его труды, конечно, тоже имели большое значение. Основополагающей стала работа, опубликованная в 1954-м г.: «Хозяйственно-культурные типы и историко-этнографические области», которая, собственно говоря, и определила развитие советской этнографической школы вплоть до почти настоящего времени.
К середине 1950-х гг. этнографическое научное направление оформилось и вышло на более высокий уровень. Я считаю, что окончание этого периода – становление, восстановление школы, это статья М.Г. Левина и Н.Н. Чебоксарова. К этому времени подоспела смерть Сталина, и был XX сьезд. Не сразу, но очень скоро после XX съезда начались попытки ревизии догматического марксизма. Одним из первых был В.И.Козлов, который выступал с критикой, с утверждением устарелости или с отказом от канонизации, как угодно говорите, работы Ф. Энгельса «Происхождение семьи и частной собственности». На него ополчились, его ругали, «как ты смел, как ты посягнул» и т.д. Потом Н.А. Бутинов стал одним из первых, кто посягнул на концепцию матриархата. На него тоже ополчились, там выступили против него А.И. Першиц, Л.А. Файнберг, Н.Н. Чебоксаров и Ю.П.Аверкиева, статья четырех авторов, статья, конечно, была реакционной. Но постепенно предложенная Н.А. Бутиновым концепция отказа от матриархата и поисков матриархальных пережитков повсюду имело свое продолжение.
Т.е. со второй половины 1950-х гг. в общем русле оттепели начинается новый период. Итак, первый период – это 1920-е гг. - это период расцвета; потом с 1929-го – по военные годы – период резкого упадка; послевоенные годы – постепенное оформление и подьем. Правда, люди боялись затрагивать социально значимые проблемы, поэтому в значительной степени сосредоточились на изучении материальной культуры. А завхоз нашего института, товарищ Гусев, был убежден, что наша наука называется Энтография, и даже заказал печать, на которой по кругу было написано «Институт Энтографии Академии Наук», и всем приходящим обьяснял что «энтография» – это наука «о пище, жилище и оде'же», и на тот момент был более или менее прав.
Со второй половины 1950-х гг. начинается ревизия догматических положений, уже вопросы социальной структуры, вопросы социологические, вопросы семейной организации и т.д. становятся снова модными, и начинается новый, так сказать оттепельный или хрущевский период подъема этнографической науки. Он продолжается лет 10 или 8. Собственно говоря, этапом была статья Левина «Хозяйственно-культурные типы», это 1954-й год. Потом появились козловские и бутиновские антидогматические выстуления и паралельно готовился... Да, в 1956 г. впервые Левин и Ольдерогге поехали в Филадельфию на Всемирный этнографический конгресс, потом в 1960-м г. Толстов с довольно большой группой поехал в Париж на этнографический Конгресс. И хотя еще было достаточно догматизма, который поддерживал в какой-то мере Толстов, но все-таки догматизм постепенно изживался, в особенности к 1964-му г., потому что в Париже было решено следующий конгресс провести в Москве. В Москве шла интенсивная подготовка к этому конгрессу, и пожалуй именно в это время, к 1964, происходит разгром лысенковщины. Значит, в 1949-м г. был триумф лысенковщины и разгром генетики, который начался раньше, потому что Вавилова арестовали еще в самом начале войны, и он погиб в тюрьме. Но в 1964 г. происходит разгром лысенковщины, он совпал с удалением Хрущева. Хрущев при своей ограниченности думал, что Лысенко ему такую кукурузу сделает, что она все проблемы решит. Ничего этого не получилось, и Лысенко был отброшен, была восстановлена нормальная биологическая наука, что очень хорошо отразилось на развитии физической антропологии, и совпало с конгрессом в Москве 1964 г. Это был огромный конгресс, потом хорошо опубликованный. Но важнее было то, что это было первое огромное массовое общение советских ученых со своими западными коллегами.
1964 год был еще более существенным этапом. По-моему с этого времени начинается интенсивное изучение структур родства. Конгресс расшевелил целый ряд новых направлений, которые возникают после этого конгресса. На конгресс подавали многие, заявки рассматривались и принимались. Идеологических соображений при отборе заявок не было, потому что все заявки, которые подавали советские ученые из разных областей, идеологически были более или менее приемлемы. Был интересный материал, так что все хорошие работы были приняты. Я не помню, чтобы какая-нибудь работа была отсеяна по идеологическим соображениям.
Итак этапы: 1929-й год, потом упадок и конец войны; восстановление – до 1954-1955 гг.; потом с 1954 по 1964 гг. – постепенный отход от догматизма и подготовка конгресса, 1964 год – это конгресс. На конгрессе заболевает тяжело Толстов, у него случился инсульт, он еще председательствует, сидит в президиуме, но ему трудно говорить, уже видно, что он отходит от дел, и в скорости директором становится Ю.В. Бромлей. 1965-1966-й год – приход Ю.В. Бромлея, и это начало нового этапа несомненно. Бромлей был человек достаточно либеральный, хотя и осторожный. Бромлею нужны были новые идеи, и Бромлей выступает с теорией этноса.
Бромлей не был этнографом, что очень важно, он был историком. Это был толковый человек, достаточно умный. Его первая и самая лучшая работа – это «Становление большесемейной общины в Хорватии», которая, в общем-то, уже этнография. И вот бромлеевский период с упором на теорию этноса, на дальнейшее развитие концепции хозяйственно-культурных типов и историко-этнографических областей, затем – Андрианов, Чеснов и ряд других внесли вклад в это дело, и развилось достаточно модное направление этносоциологии – Арутюнян, Дробижева и ряд других людей.
Бромлеевский период продолжался с 1965 по 1991 гг. Он заболел, отошел от дела и директором стал В.А. Тишков. Это совпало, грубо говоря, с кризисом и распадом СССР, а так же с нашим переходом в новое здание; все это случилось примерно в 1990 г. И на этом закончился советский период. Ю.В. Бромлей все-таки был типичным аппаратчиком. Он воспринял перестройку сначала достаточно спокойно, но потом, когда увидел, что нарастает волна национализма, что это волна национализма явно несет с собой разрушение Советского Союза, он испугался этого или предвидел к каким потрясениям это может привести, и занял достаточно консервативные реакционные позиции, не в Горбачевском стиле, а, пожалуй, в стиле тех людей, которые в дальнейшем поддержали ГКЧП.
Сейчас институт, как и вся академическая наука, переживает полосу сокращений и реформирования управленческого аппарата. И этнографическая наука сейчас на новом повороте. К этому новому повороту имеют отношение молодые толковые люди, которых я бы определил как близких к постмодернизму или даже к пост-постмодернизму, как например, С.В. Соколовский – редактор журнала «Этнографическое обозрение». И ряд других, у нас не очень много молодых, но есть талантливые молодые люди, которые, очевидно, определят новый, эссеистский, постмодернистский, дискурсивный стиль развития русской этнографии, где большое место будет принадлежать oral history, где сухой научный анализ сменится скорее эмоционально-интуитивным и полухудожественным постижением материала.
******************************************************************************
Науку, которую я делал, ее мог делать каждый более или менее толковый и образованный человек. Но, чтобы сделать науку в стиле постмодернизма, действительно выдающуюся, то нужно быть как минимум Левоном Абрамяном, но, к сожалению, трудно найти такого второго. А на более низком уровне это не имеет смысла. Хотя, Света Рыжакова, отчасти, работает в постмодернистском ключе, и у нее кое-что получается. Света ездит в два поля – в Индию и Прибалтику. В друзьях их дома ходил Владимир Николаевич Топоров, а это фигура такого масштаба, рядом с которым более или менее нормально талантливый человек быстро наберется всего положительного, и начнет глубоко копать. Он предопределил все ее подходы и в плане методологии, и в плане того, что сам тоже сочетал индологию со балто-славистикой. Причем она вышла на очень хороший уровень параллелей между этими культурами. И каждый год она ездит на месяц в Прибалтику и на месяца полтора – в Индию.
******************************************************************************
Я знаю случаи, когда выдумывают себе народности. Пришел один человек, полковник генштаба, азербайджанец, и говорит: «Я из деревни Верхний Каксар. В Нижнем Каксаре живут лакцы, а в Верхнем Кахсаре живем мы, и нас называют азербайджанцы, но наш язык не азербайджанский, азербайджанцы нас не понимают. У нас половина слов лакские, но мы и не лакцы, а верхние каксарцы. (То, что он азербайджанец, по-видимому, мешает его московской карьере). Нельзя ли признать еще один народ, ведь в Дагестане много маленьких народов, но пускай будет еще один народ –верхние каксарцы. Не могли бы вы, этнографы, это как-то устроить».
******************************************************************************
В одной из прошлых переписей 1989-го г., скажем, было полно хоббитов и других подобных выдуманных групп. А во время переписи, кажется 1978 г. у одного нашего друга, еврея, в семье его друзей, тоже евреев, произошел такой неприятный случай. Пришла девушка переписчица и переписала родителей: папа – Абрамович, еврей, мать – еврейка, «а у вас еще и сын есть», но «он пришел немножко пьяный, лег спать, по-моему он даже подрался с кем-то...» «Нет, надо переписать», – и разбудили парня, парень страшно злой. Она говорит «ваша национальность?» «- Готтентот». «- Я не могу записать готтентот, насколько я знаю это в Африке». «- Вы обязаны написать то, что вам говорит опрашиваемый». Та плачет, побежала к отцу: «Вы знаете, а ваш сын говорит, что он готтентот». А тот отвечает: «Я вообще-то думал, что он – еврей, но если он считает, что он готтентот, то вам надо отметить, что он – готтентот». Ну, она и записала «готтентот». «А родной язык какой?» «Естественно, готтентоттский, да, и прошу вас обратить внимание, что моя национальность пишется через два “т”».
******************************************************************************
Конечно, у меня были люди, которых я очень любил, я об этом написал в своей книге. В конце предисловия «Народы и культуры» я назвал трех учителей. Я не говорю о школьных учителях, я их тоже очень любил, а в науке это – М.Г. Левин, Г.Ф. Дебец и Н.Н. Чебоксаров. Левин, вообще, был уникальный человек, и Дебец был чрезвычайно интересный человек. И с Левином и с Дебецом хотя мы были как младшие со старшим, но все равно мы были дружны. У меня сохранились до сих пор дружеские отношения с сыном Левина, недавно скончавшимся, академиком Бонгард-Левином, очень талантливым ученым. Отец, кроме того, был ярким, удивительным человеком. Что касается Н.Н. Чебоксарова, во-первых, я его безмерно уважал за его знания, и по-своему его любил. Он, правда, был человек тяжелый, было у него несколько психозов, обидчивость непомерная, но, несомненно, он был моим учителем, я ему очень благодарен.
******************************************************************************
Я совершенно случайно занялся кавказскими проблемами. Сначала я был японистом. Когда я пришел, М.Г. Левин, как раз, очень приветливо меня встретил и помог. Но Левин в это время просто очень интересовался Японией. Формально моим руководителем был историк, Евгений Михайлович Жуков, но фактически моим руководителем в аспирантуре был М.Г. Левин. Конечно, Жуков тоже мне помог, но он был историк, хорошо ко мне относился, книжки какие-то давал, даже прочел диссертацию. Но с Левиным мы каждый день сидели, я приходил к нему домой, и мы работали. Дело в том, что он как раз писал книгу об антропологии Японии, основанную на материалах изучения военнопленных, ему очень нужно было освоить японскую литературу. Литература эта была, но по-японски он читать не мог, таблицы, цифры он мог прочесть, но интерпретации и какие-то объяснения я переводил для него. Над некоторыми книгами мы работали вместе, обсуждали, так что у нас было тесное научное сотрудничество, а потом прошло три года, аспирантуру я закончил, правда защитился позже. Левин в тот же день подписал приказ о моем зачислении в штат. А потом были интересные открытия. Дориан Сергеев открыл первые эскимосские могильники, и Левин организовал небольшую экспедицию, и я попросил его взять меня с собой. Дориана он перевел с Чукотки в Ленинград, в Кунсткамеру. И мы в 1958-м г. уже работали в Уэлене: Максим Григорьевич, Дориан и я раскапывали Уэленский могильник. В 1961-м г. начали раскапывать Эквен, а в 1963-м г., к сожалению, даже до 60 лет не дожив, Левин умер. Но я к этому времени настолько втянулся в эскимосскую тематику, что продолжал вместе с Дорианом работать. Так что есть люди, которые считают меня известным эскимосоведом, и понятия не имеют о том, что у меня есть несколько книг про Японию. Есть люди которые по-прежнему считают меня японистом, потому что они про эскимосов почти что не слышали, кроме как мороженое эскимо. Они очень удивляются, узнав, что у меня есть несколько книг, посвященных древним эскимосам. А Юрий Исраелович Мкртумян знал и то, и другое, но приглашал меня читать лекции по общим проблемам: этногенеза, теории этноса, и все такое прочее. И мы с ним поехали в экспедицию со студентами, и, начиная с 1972-го г., я каждый год в Армении бывал, только в 1993-м г., когда там было особенно трудно, я не приехал, а так, все время приезжал. В 1985-м по болезни, по возрасту, В.К.Гарданов ушел с поста заведующего отделом Кавказа, и там встал вопрос кого предложить. Я очень удивился, когда предложили меня, но, подумав, согласился, и не жалею.
******************************************************************************
В академической справке есть, что я – один из создателей информационной теории этноса, создатель ротационного механизма усвоения культурных инноваций. Это все, может быть, и правда, но я не считаю, что все это уж такое большое открытие и вряд ли никто до меня об этом не догадывался. Может быть никто не смог так эксплицитно сформулировать как мне удалось. Но ничего особенного в этом нет. Я считаю, что мое основное серьезное научное достижение – это создание типологии гарпунных наконечников и истолкование символики различных элементов эскимосского гарпунного комплекса. Об этом знают специалисты, этнографы арктических культур. Я недавно был во Франции, где отмечали юбилей – 50-летие Французского арктического института, и его почетный директор и основатель, Жан Малори, с которым мы работали, много ездили, например, в Якутию и еще куда-то, пригласил меня туда. С достаточным почетом и хорошо встретили мой доклад, который был посвящен символике одного из компонентов вот этого комплекса гарпунного оружия эскимосов.
Японию я очень люблю. Япония – прелестная страна, но глубокое волнение у меня всегда вызывала поездка на Чукотку. В Японию я хоть сейчас могу поехать, но сейчас меня уже не особенно интересует поездка в Японию. А вот на Чукотку поехать бы еще раз, и в тундру еще бы пойти... Но с палочкой в тундру уже не пойдешь.
******************************************************************************
Я начал более или менее интенсивно работать в 20 или в 25 лет. В 25 лет я кончил аспирантуру и был научным сотрудником. Будем считать, что в 25 я начал целенаправленно и серьезно работать. Сейчас мне 75, значит, ровно 50 лет я работаю. За 50 лет сделал примерно 20 книг, в среднем по 10 листов, значит 200 листов книжных публикаций, еще более 200 листов статьей, рецензий и прочей мелочи. Будем считать не 400, а 500 листов (печатных листов). Значит, в год получается 10 листов. Конечно, еще труднее следить за новыми работами. Это, конечно, ужасно, но эта проблема есть у всех. Все равно, если я буду 24 часа читать, я не прочту и сотой доли того, что надо было бы прочитать, потому что обьем литературы, которая мне очень интересна, и которую следовало бы знать, превосходит рамки возможного. Я получаю каталоги, проспекты, которые мне присылают разные издательства. Их довольно много. Поскольку я есть во многих справичниках, то мне присылают достаточно много издательств. На мой адрес посылают этнографические издательства, антропологические издательства, социологические, главным образом на английском языке. Я смотрю эти каталоги. Они думают, что я куплю какие-нибудь из этих книг, ну две-три книги в жизни я, может быть, и купил, ну, может 5-6, но не больше, во-первых, потому что это денег стоит, во-вторых, мне их все равно читать некогда и ставить некуда, стенки все занятые, полки полные, штабелями лежат книги, ну и времени прочесть тоже не хватает. И каждый раз, когда открываю каталог, вот эту, эту, эту книгу, если бы была возможность, я выписал бы и прочел. Но, к сожалению, выписать возможностей нет, потому что они дорогие, кроме того, если я и выпишу в месяц 7-8 книг, то следующего месяца не хватит, чтобы их прочитать, тем более на английском языке. Когда я был в Америке, Наташа большую часть была со мной, но бывали такие периоды, когда я месяц или даже больше, оставался один. И особенно, если не надо было рано утром вставать, слава богу там библиотеки работают и ночью, я значительную часть ночи проводил в библиотеке, до трех-четырех часов читал, правда. Шел мимо полок, без особого порядка, или смотрел по компьюторному каталогу какие новые поступления, а не классику, не старые книги, а те, что в этом году вышли. Так много книг выходит по этнографии по разным местам. Например, великолепную книгу о взаимоотношениях полов или изменениях во взаимоотношениях полов среди молодежи народов Юго-Западного Китая, я сел и прочел. Это чудесная книга, там очень своеобразные вещи. Проанализированы частые самоубийства, их причины. Проанализировано как экономическая ситуация влияет на эти взаимоотношения. И вообще это мне страшно интересно и страшно близко. Я за ночь прочел эту книжку. В следующую ночь прочел другую книжку... Но не всегда можно этим заниматься, и ты понимаешь, что все равно это – капля в море.
******************************************************************************
Когда я поступал в аспирантуру, я же кончал Институт востоковедения, там никакой этнографии не было, меня интересовала этнография, но тогда я еще не решил куда пойду. Я получил только рекомендацию и диплом с отличием. Я готов был найти и заочную аспирантуру, чтобы поступать, потому что одновременно я искал себе работу в Москве. Прописка у меня была временная, хотя, нет, тогда уже постоянная... Но, неважно, все равно постоянного жилища не было, главное, надо было найти работу. Потом, когда поступил в Институт этнографии, у меня была стипендия где-то там 600 рублей (в 1954-м году), до Хрущева, это сталинские рубли. Я считаю, что нынешний рубль равен хрущевской копейке, поэтому 60 хрущевских рублей – это 6.000 нынешних рублей, может быть несколько меньше по покупательной способности. Стипендия была, но столько, чтобы не умереть с голоду. Я еще устроился в Институт точной механики и вычислительной техники с моим японским языком, и мы там работали над алгоритмом перевода с японского языка на русский, работали над механическим переводом. И сейчас эти механические переводы существуют, но это ерунда, хотя это осуществимая вещь. Чтобы создать хорошую программу перевода, нужно разрабатывать с хорошими специалистами много-много лет. А сейчас создают тяп-ляп и получается безграмотный подстрочник. Все, кто знаком с ними, знает, что это ничего не дает. Еще 600 рублей я получал там будучи на полставке инженера-конструктора. Мне было 22 года, когда мне предлагали в Интуристе работу помощника метрдотеля в каком-то ресторане, и я готов был согласиться. Если бы я шел не в очную, а заочную аспирантуру, то, может быть, и согласился бы, и тогда, черт знает, где бы я сейчас был. Слава Богу, поступил в аспирантуру в Институт этнографии. Но я готов был поступить в Институт археологии, и тогда моя диссертация, которая археологическая, приобрела бы еще более археологический характер, я готов был поступить в Институт языкознания, и тогда ее языковый компонент стал бы доминирующим, я мог поступить в аспирантуру МГУ, в аспирантуру пединститута и т.д., и т.д. Т.е. в слишком много мест я обращался, ходил, беседовал, разведывал. И вот, в конце концов, попал в Институт этнографии, встретил М.Г. Левина, он меня принял хорошо, и я понял, что это именно то, что мне нужно, и здесь меня приняли гораздо лучше, чем в других местах. В других местах как-то равнодушно, а тут Левин очень заинтересовался и сказал: «Конкурс, конечно, будет, но подавай». И я сдал. Кстати сказать, в конкурсе Пименов со мной учавствовал, и Пименов проиграл, там одно было место и я получил, а он – нет. Но уже на следующий год Пименов поступил в аспирантуру, остальные были не в счет, а Пименов был очень серьезный претендент на это место. Вот так и начал работать. Спасибо М.Г. Левину. Для моего становления как ученого больше чем Левин, никто не сделал. Все остальное вместе взятое меньше чем то, что для меня сделал Максим Григорьевич – как учитель, как администратор, который помогал, поддерживал. А как с ним хорошо и интересно было в экспедиции! В 1962-м г.у мы еще вместе были на Чукотке, он вернулся, скоро лег в больницу и в апреле 1963-го г. его уже не стало. Он очень много курил, недопустимо много курил.
******************************************************************************
До 12 лет я думал, что я стану энтомологом и буду изучать всяких насекомых. Но примерно в 11-12 лет как-то я увлекся чтением восточной литературы, и тут я понял, что все-таки меня интересует культура народов Востока, и к 13 годам у меня уже был расписанный план жизни, который полностью осуществился по годам и по месяцам, включая то, что меня избрали в Российскую Академию наук, был и этот пункт, что к 60 годам меня изберут. А увлечение биологией осталось. В детстве было увлечение энтомологией и зоологией, к этому добавилась и ботаника. Когда сейчас в Париже был, подходит ко мне какая-то женщина. Она сказала, что она ботаник и по какому-то случаю предложила мне свою консультацию. Я говорю: «Вы ботаник? Чем вы занимаетесь?» Она: «Как чем занимаюсь? Растениями занимаюсь». Я говорю: «Простейшими или сосудистыми?» Она: «Сосудистыми, конечно». Я говорю: «Голосеменными или покрытосеменными?», она мне: «Покрытосеменными». Я говорю: «А однодольными или двудольными?» Она – «двудольными». Я говорю: «А среди двудольных?» Она: «Ну, если вы знаете, конечно, есть такой род – hibiscus». Я говорю: «Hibiscus, знаю, конечно, но он большой род, каким видом именно?» Она говорит: «Вижу, что вы без моей консультации обойдетесь».
******************************************************************************
Если меня азербайджанцы обвинят просто в том, что я армянин, поэтому я вообще ничего объективно писать не могу, то армяне несомненно, если внимательно прочтут мои работы, то обвинят меня в том что я плохой армянин и плохо защищаю армянское дело и лью воду на мельницу азербайджанских экстремистов… И уже сделали. Когда я приехал в Армению в 1988-м г. летом, в июне, карабахское движение было в самом разгаре, азербайджанцы еще там жили. Заславская, я и Крупник в мае 1988 г. были в ЦК и дали свои предложения по мероприятиям в направлении решения карабахской проблемы. Мы дали три разных варианта – Заславская свой вариант, я свой, а Крупник – свой. И надо сказать, что назначение Вольского и дальнейшая работа Вольского – была реализация в значительной степени того плана, что я предложил, но я это предложил в мае, это надо было делать в июне, а это сделали в конце 1989 г. Но в конце 1989 г. это уже было бесполезно. В любом случае, что-то такое нужно было, но нужно было делать быстро, максимум в июле-августе 1988-го года, дальше уже было поздно, бесполезно и даже просто вредно. Но, когда я в Армении выступал в 1988 г. на собрании историков, после того, что я сказал, очень многие со мной здороваться перестали. Потом эти же самые люди, которые со мной здороваться перестали, уже в 1989, 1990, 1991-м подходили ко мне извинялись, и говорили: «Сергей Александрович, вы тогда были правы, а мы этого не понимали». Ну ладно, это давно произошло, без нас все это сделали сами карабахцы, решили это для себя и дай Бог, чтобы этого насильственно никто бы не поломал. Единственное, о чем нужно беспокоиться. А уж, что касается абхазского вопроса, конечно, все абхазы будут кричать, этот Арутюнов, он продался грузинам, он чисто на прогрузинских позициях стоит. А все грузины будут кричать, что этот негодяй Арутюнов – предатель, он на проабхазских позициях стоит. Это стопроцентно, если ты занимаешсья такими вопросами, то ты всегда должен быть готов к тому, что и камни и навоз всегда будут лететь в твою сторону и справа, и слева. Есть ситуации, когда исследователю нельзя позволять себе быть просто человеком. Знаете, орнитолог не должен становиться птичкой. Надо в какой-то степени отрешиться от своих человеческих предрассудков и предрасположений. Надо быть объективным, надо видеть, это не так уж трудно. Нужно посмотреть на вещи и увидеть правду так, как она есть. Господу Богу помолиться, и он образумит. Я серьезно говорю. Надо еще уметь молиться господу Богу, попросить: «Господи, образумь меня и помоги мне». И он поможет, мне помогает.
******************************************************************************
Великий средневековый арабский ученый Бируни очень хорошо сказал о санскрите: «язык могучий и богатый, язык, способный одним словом выразить много понятий, и одно понятие выразить многими словами». Он, Бируни, был очень хороший парень, лучше всего он сказал о еврейском календаре. Он изучил все доступные ему календари: китайский, индийский, арабский, еврейский, ну, не знаю, с десяток календарей. У него есть труд, где все это приводится. А библейский календарь отличается своей алогичностью, сложностью и т.д. Бируни классно это все в деталях описал и потом приписка: «Все, что я сказал выше, есть то условие, которое нарочно придумали хитрые жрецы, чтобы держать народ в неведении и повиновении, и чтобы народ думал, что не Аллах, а они, жрецы, суть распорядители мира. Но Аллах с ними за это рассчитается».
******************************************************************************
Был такой прекрасный человек и знающий историк Виктор Миллер, он был историк партий, предоктябрьских там меньшевиков и т.д. Он поехал в Грузию изучать грузинских меньшевиков и другие материалы, воспоминания. И попал на день рождения какой-то дамы. Это было, допустим, в 1975-м году, даме было, допустим 76-77 лет. И ей принесли торт, на котором была надпись «есть такая партия». Он постфактум поинтересовался в чем дело. Эта дама была некогда студенткой у Чхеидзе. Она была бурно влюблена и была поклонницей этого самого Чхеидзе. И вот она приходит на какое-то собрание: Чхеидзе выступает, поет соловьем, девица млеет, тает. И вот Чхеидзе произносит свои знаменитые слова: «Нет такой партии, которая в настоящий момент решилась бы взять в свои руки власть...» И вот рядом с этой девицей вскакивает какой-то плюгавый мужичок и вопит: «Есть такая партия!» А девица, возмущенная, что этот шибзик перебил ее кумира, от гнева ударила его по лысине зонтиком и сказала: «Замолчи сейчас же, жалкий выскочка!» Этот бедный сел и замолчал. С тех пор на ее день рождения всегда преподносится такой торт. Ну, действительно, будь вы Ленин, будь Троцкий или еще кто. Если вы сидите в партере и молодая девушка бьет вас зонтиком по голове, не в драку же с ней лезть.
******************************************************************************
Наука, конечно, вещь международная в принципе, но ее рапространение по ареалам, по разным территориальным пятнам, ареалам науки очень разнообразно, во всяком случае в отношении этнологической, антропологической науки. Конечно, в мире, как и в других областях в этнологической науке лидируют американцы. Я не могу сказать, сколько сегодня в мире этнологов, антропологов. Но вот Российский этнологический конгресс собирает около 500 человек. Я могу предположить, что на все СНГ может быть тысяч две-три людей, которые могут называться профессиональными этнологами. Американская антропологическая ассоциация насчитывает 19 000 человек или около того. На их конгрессы съезжаются 2,5 – 3 тысячи человек. В Европе их совсем мало, они пришли в упадок после второй мировой войны, не оправились, во всяком случае количественно. В Индии антропологов вроде много, несколько тысяч их будет. Потому что у них есть государственный «Сервей», но у них есть еще и музейные работники, которые в государственный «Сервей» не входят. Небольшое количество в Китае и в других странах Азии. И достаточно большое количество в Японии. Трудно сказать точно сколько, но, наверное, тысяч две в Японии тоже будет. Но важно другое. Американские наши коллеги знают только то, что делается в американской жизни. Они не читают, как правило, на европейских языках. Теоретически они пишут в анкетах, что они читают, и даже пишут по-немецки, но из тех, кто так пишет 95% врет, а тот, кто пишет, что по-французски пишет, читает, процентов сорок врет. Американцы знают только то, что делается в Америке. Европейцев, хоть их и немного, но они хочешь-не хочешь знают французский, плюс свой, и немецкий, если он не свой. Это как правило, ну если это швед, он либо французский, либо немецкий знает, а иногда европейцы знают два и больше европейских языка. И практически все они знают, что делается в Америке, что делается в Англии, и более или менее они знают, что у них делается в Центральной Европе. Наши антропологи, не все, естественно, но во всяком случае их авангардная часть достаточно хорошо знают то, что делается в Америке. Более или менее прилично знают то, что делается в Европе, потому что в Европе вообще делается не очень много, и кроме того, их преимущество состоит в том, что они знают, что делается в России. Раньше мы вообще знали, что делалось в СССР, сейчас мы все меньше и меньше знаем, что делается в СНГ, но во всяком слуае, что делается в России мы знаем. И в этом наше большое преимущество. Но в самом хорошем положении находятся японские антропологи. Они знают все – они знают, что делается в Америке, они знают, что делается в Европе, они достаточно хорошо знают, что делается в России, потому что в отличие от европейцев многие из них достаточно хорошо умеют читать по-русски, и они знают, что делается в Японии, что кроме них не знает никто. Может быть, еще и китайцы знают, что там делается, но они знают также, что делается в Китае. Я в этой связи хочу вспомнить анекдот. Стоит на остановке грузин с женой, подъезжает хороший BMW, там европейские туристы сидят, кто-то вылезает и что-то по-английски спрашивает. Но грузин ничего не понимает. Тот спрашивает по-немецки – грузин не знает. По-французски спрашивает – грузин не знает. По испански спрашивает – грузин не знает, ну русского они сами не знают, вообщем махнули рукой и уехали. Жена ему говорит: «Вот говорила я тебе, говорила, учи языки, в жизни пригодится». А муж ей: «А, чего ты говоришь, вот, человек четыре языка знает, пригодилось ему?». Поэтому я пью за парагвайскую антропологическую науку, потому что они прекрасно знают, что создано на языке гуарани, но этого даже японцы не знают.
******************************************************************************
Многие спрашивают об истории, когда я переводил японцам. Я не был там официальным переводчиком, а был просто участником конгресса, это был 1964 год, уже сорок лет прошло, но легенды ходят до сих пор. Конгресс был международный, он шел в Москве, и там действительно была такая ситуация, получилось так, что я говорил и переводил и по-немецки, и по-французски, и по-немецки и по-английски, ну ничего особенного... На этом конгрессе выступал Тур Хейердал, у которого очень специфический английский, ему задают вопрос, но Хейердал не понимает, а я тогда был еще нахальным мнс-ом, и уточнил вопрос у Хейердала. Хейердал объяснил, но его ответ не поняли, и я перевел его ответ на французский, отвечая на вопрос французского коллеги, затем приблизительно то же самое произошло с немецким коллегой. Потом выступил японец, и сделал выступление на японском по поводу доклада Хейердала, из которого вообще никто ничего не понял. И вопросы, которые были заданы, мне пришлось снова переводить и объяснять, поскольку переводчики не cправлялись, потому что они были просто переводчики, которые не знают тематики, и им сложно переводить профессиональные тексты. В конце уже апплодировали не выступающим, а мне.
******************************************************************************
И еще была история, когда я поехал в Тбилиси к отцу. А дома я всегда очень небрежно одевался, можно сказать, что в каких-то отрепьях ходил. А рядом с домом, буквально в 10 минутах ходьбы от дома отца находился государственный музей Грузии. Я очень часто ходил в этот музей, и в один из дней, когда я был там, пришла экскурсия с делегацией из Японии. У них был переводчик, который вообще очень хорошо знает японский язык, но такой специфический текст о музейной экспозиции он не может им растолковать. Экскурсовод понимает, что его не так переводит, он по реакции понимает, что его никто не понимает. И тогда меня попросили: «Слушай, Серго, выручай, там японская делегация, надо прилично все представить...» Ну, я рассказал японцам уже без всякой нужды экскурсовода, на что ошеломленные японцы спрашивают кто это, и тогда директор встал перед страшнейшей дилеммой, что сказать, что это ученый, и в таком виде, и он сказал, что это наш дворник, который в свободное время увлекается японским.
******************************************************************************
Но из всех этих переводческих историй, что со мной случались, самая хорошая со мной произошла в 1981-м году, когда открывалась выставка «Великий шелковый путь», она несколько лет была. Шел советско-японский семинар, и рабочими языками семинара был японский и русский. Там был ученик Дюмезиля, по фамилии Иосида, долгое время проведший во Франции. И сделал очень интересный доклад – «Мотивы скифского эпоса и скифской мифологии в японском сказании о сотворении мира». Он доказывал, что скифские связи доходили до Маньчжурии и Кореи, через которые они попали в японскую мифологию, что произошло уже в первых веках нашей эры. Но он сказал, что он будет делать доклад на французском языке. Все его японские коллеги спрашивают, почему? Ты – японец, мы все делаем доклады на японском, чего ты выпендриваешься. А он говорит, знаете, я – ученик Дюмезиля, у меня фразеология французская, я привык писать и говорить по-французски, я буду делать доклад по-французски, по-японски у меня не получится. На глазах назревал скандал, я попытался успокоить, говорю, пускай, он говорит по-французски, я переведу на японский, а с японского переводчики переведут на русский. Почему я предпочел переводить на японский, потому что переводчики могли переврать, если бы я переводил на русский, а они с русского на японский. А с японского они уже не переврут, тем более с моего японского, такого более примитивного. Ну и все было прекрасно, он сделал доклад по-французски, я с французского перевел на японский, а переводчики с японского на русский.
******************************************************************************
В конце двадцатого века был такой прекрасный японист Дмитрий Позднеев, который много чего сделал, кроме всего прочего создал замечательный японо-русский словарь и работал в Дальневосточном отделении университета, где русские студенты изучали японский язык, это было еще до первой мировой войны, тогда они спокойно ездили в Японию, на практику, каждое лето на каникулы ездили в Японию. Позднеев написал для них японо-русский разговорник, где было выражение «Я – студент, еду в Японию». Помощник капитана корабля отвечает: «Здравствуйте, я – помощник капитана такой-то, чем могу быть вам полезен?» «- Покажите, пожалуйста, мне мою каюту», «- Скажите, пожалуйста, а когда у нас завтрак». «Завтрак будет в семь часов...» и т.д. Капитан этого парохода, а там был всего один пароход, обратил внимание на то, что все пассажиры, если они говорят по-японски, то говорят одну и ту же фразу, посмотрел, пошел в магазин, нашел этот разговорник, купил их, раздал своему составу и потребовал, чтобы все выучили его наизусть и отвечали так как здесь написано.
******************************************************************************
Наш друг, сейчас замдиректор Государственного исторического музея, Вадим Егоров, еще когда был студент, однокурсник Наташи, только Наташа была этнограф, а Вадим был археолог, и он был на практике, в Новгороде, на раскопках. Был воскресный день, раскопки не шли, все ребята куда-то разбрелись, но Вадиму некуда было идти и ему было очень интересно, этот был интересный раскоп, подвал старинного здания, и он там что-то расчищал и раскапывал. И тут вдруг подъезжает машина, и такой ВИП турист, американец, у него личный переводчик, личный автомобиль, он решил поехать посмотреть на раскопки, но неудачно попал, и видит, что никого нет. И, увидев, что кто-то сидит, ковыряет, он подошел к Вадиму. Наш друг, английский язык знал, скажем прямо, плохо, переводчик, очевидно, тоже. Кое-как Вадим объяснил что есть что, что это подвал, что это бревна и так далее. И когда разговор уже был завершен, Вадим дал гостю в качестве сувенира одну из находок, которая была неценной, таких там были тысячи – глиняное пряслице, которое представляло из себя шарик из глины, а там дырочка, надеваешь на веретено, оно крутится. Интересно было, что шарик был небольшой, а дырочка достаточно широкой. Это важно запомнить, что дырочка была достаточно широкая. Гость взял и спрашивает What is this? Да, думает Вадим, what is this, “This is priaslitsa. Ну, Russian women, they пряли... Ну, не знаю я как 'пряли'”. Никак не мог объяснить. И, наконец, он устал и говорит переводчику, слушай, скажи ему что хочешь и катитесь вы все на хуй. Вот на «на хуй» американец тут же встрепенулся, «What, is this ‘na khui’? O, Russian women put it on “na khui”? O, wonderful, wonderful».
******************************************************************************
Когда мы с Юрой Мкртумяном и студентами собирали материалы для книги «Культура жизнеобеспечения и этнос», то основными темами были: жилище и пища. Причем над «Жилище» работал еще и профессионал-архитектор, а на пище – я и некоторое количество студентов, да и еще Игорь Барсегян. Студенты, в основном девушки... Нигде так не легко работать в поле как в Армении. Народ такой, если разъяснишь, скажешь, люди, ну, просто открывают душу, гостеприимно, радушно. Проблемы налаживания отношений практически нет. Конечно, нужно учитывать, что этнографы тоже армяне. Ну, я практически не помню случая, чтобы кто-то отказался принять или рассказать, о чем его попросили. Ну, вот представьте, когда вы приходите в дом и начинаете расспрашивать о еде, что ели и так далее. Тут же появляется бутылка водки, сразу появляется лаваш, какая-нибудь зелень и так далее. Девушки, в основном записывали, а беседу поддерживать приходилось мне со всеми вытекающими последствиями. Два дома – еще ничего, нормально. Третий – с натяжкой можно провести интервью. Если на каждый дом выделить по два часа, то с утра до вечера, до темноты, можно обойти домов пять. Четвертый уже очень трудно. Студентка, может, и устает писать, но не очень, но вот я в пятом доме был уже совсем без сил... Так, был один грузинский этнограф, старше меня, который изучал свадебные обряды, и он мне жаловался, что «первую половину обряда, там же долго идет свадьба, целые сутки, я в общем-то помню, записываю, но что там бывает в конце мне никогда не удается зафиксировать. Поэтому я никак не могу дописать работу».
******************************************************************************
Дереник Вардумян ведь на 10 лет меня старше, но он очень рано поседел и приобрел такой благородный вид и выиграл этим. Семидесятилетние старики срывались с места, когда он проходил и подходили к нему. А когда в этих селах делался матах (жертвоприношение), то все были в полном убеждении, что он имеет прямое отношение к его святешейству... И не знаю, насколько он знал и не знал правила, но он проводил обряд, читал святую молитву, и все на него смотрели с таким восторгом и c гордостью слушали как он читает молитву...
Был такой замечательный грузинский историк Акакий Шанидзе. Иногда у него были помрачнения рассудка на бытовой почве, но до последнего своего дня он писал вполне нормальные работы, он умер за сто. И когда ему было 92 года, умер какой-то коллега в университете и Акакий Шанидзе пошел к секретарю ЦК с просьбой похоронить этого академика в Пантеоне. А Пантеон был уже так перегружен великими людьми, что там оползни начались и хоронить кого-то уже тогда было совершенно невозможно. А до этого Акакий Шанидзе вел научную дискуссию о словах, грамматическая форма которых теоретически возможна, но они ни в каком тексте не зафиксированы, вот как считать эти слова в языке, существующими или несуществующими. И, в частности, речь шла о глаголе помирать или умирать, то есть вот в выражении используется «мрут» - «люди мрут как мухи». А можно ли сказать «человек мрет»? Теоретически – да, грамматически можно. В реальности нигде в таком виде это слово не употребляется. И вот этот работник ему объясняет: «Ну, нет мест, ну куда его засунете, мест нет, стенка обвалится... Ну, что я могу сделать, ну, подожди немножко, ну, год подержите его где-нибудь, а через год будет новый замечательный Пантеон, огромный, там места всем хватит. Вот мы откроем этот Пантеон и, начиная с этого момента, вы мрите и мрите». А самое замечательное то, что, когда Шанидзе услышал эту форму, он пришел в такой восторг, что забыл о похоронах коллеги, расцеловал этого чиновника и помчался домой записывать, что такая форма возможна.
Котэ Чолокашвили и Шанидзе были соседями, их окна выходили на одну и ту же сторону. И балкончик был у Чолокашвили и соседний балкончик – у Шанидзе. И вот в период какого-то помрачнения, тогда на него накатывали такие депрессивные припадки, Шанидзе решил, что он бросится с балкона, а жил он на шестом этаже. И вот он вышел, старик 99 лет, и полез через перила бросаться. Но, слава богу, Котэ тоже в это время вышел на балкон, увидел это дело, но он человек очень находчивый... А что делать в такой момент, крикнуть «не делай этого», наоборот, тем самым его только подстегнешь. И он нашел гениальный ход, он его выматерил: «Ты, твою такую-то мать, ты чего тут вздумал...» Шанидзе от неожиданности даже окаменел. Потом он перебросил ногу обратно и спросил: «Батоно, это вы мне?» А он: «Да, а кому же еще?!» «- Как?» «- А вот так, я твою мать ....» Акакий страшно возмущенный вошел в свою квартиру, вышел на лестничную площадку и начал стучать в дверь Котэ и так далее. К нему вышла жена Котэ и начала просить прощения, мол, батоно, извините, он выпил, ну, бывает, простите его...» А Шанидзе все еще в гневе: «Ну, сколько бы ни выпил, это же мальчишка, сопляк... (а Котэ тогда было уже под 60 лет), я этого так не оставлю, я ему еще припомню...» Потом он успокоился и инцидент этим был исчерпан.
******************************************************************************
Мне в моих лекциях всегда не хватает времени рассказать об этническом многообразии Кавказа. Ведь в армянском языке 50 диалектов, правда, включительно и Западную Армению тоже. В грузинском народе ну, 26, может, 27 территориальных этнических подгрупп. У каждого из них свой диалект, а у пяти из них: у сванов, мегрелов, лазов, басбийцев, цоватушинцев – свои особые языки. И по обычаям, нравам, по порядкам, по этикету, по организации пространства, по сексуальным отношениям – колоссальные различия между этими этнографическими группами грузин. Мат есть во всех диалектах, но границы его употребления резко отличаются. В Западной Грузии, очень церемонной, этикетной, мат недопустим. Следующим этапом, ну, они могут кричать, ругаться, говорить «ты – скотина, идиот, я тебе душу вымотаю, я тебе кишки выпущу...» и так далее. Но мат недопустим, стоит употребить одно матерное слово и следующий шаг – уже нож. В имеретинской ссоре мат – последний этап перед поножовщиной. Если перевести выражение, которое на русском будет «мать твою заставил плакать я», что в общем-то прямо не задевает мать, ну, заставил плакать, может меня убил, и мама плачет, мало ли что. Как будто так маму не должно оскорблять. Но это очень оскорбительное выражение с имеретинской, западно-грузинской точки зрения. Кахетинцы, к которым отношусь я, мат употребляют через каждое второе слово – третье. И никто не обижается. Такого случая в этнографии других народов я не знаю. Когда злобно ругают друг друга два родных брата – и один говорит другому «...твою часть нашей мамы». Многие сексуальные действия, а потом вариации фекальных онанистических и прочих действий производятся не только с близкими и дальними родственниками и органами их тел, но и с богами, с ангелами, святыми и с гробами предков ругаемого контрагента.
******************************************************************************
На самом деле я практически последний человек, который помнит, держит в памяти все эти байки. Знаете японский анекдот: «Я каждый день учу 10 русских слов. Я сейчас знаю 1500 русских слово. Все эти 1500 русских слово у меня здесь (хлопает себя по лбу) – в жопа». Так вот, я последний кто держит «здесь» все истории моего поколения об учнеых, которых, к сожалению уже никого нет. Там же была своя интереснейшая поэзия. Но, к сожалению, во многом не вполне цензурная.
В этот «поэтический» круг входили ваш покорный слуга, Симченко, Васильев, Фадеев, Басилов, но редко. Эпиграммы писали друг на друга, эпитафии. Мы, правда, тогда не думали, что настанет время, когда одного за другим почти всех нас опустят на дно могильной ямы, и эпитафии могут уже быть уместны... Всякие эпизоды комментировались стихотворно. Был среди нас Берестов, который был археологом, потом он перестал быть археологом и стал поэтом, преимущественно детским поэтом. Он был очень остроумный человек и писал замечательные двустишия среднеазиатские. Хум – это большой кувшин. А Уй-кала – есть такая стоянка, замок средневековый. Стихотворение очень краткое и очень ясное:
«По дороге к Уй-кале
Хум валялся на земле».
Берестов как-то расчищал пол небольшого замка феодала, расчищал, расчищал, расчищал, а потом понял, что расчищает кучку собачьего помета. И сам на это откликнулся стихами:
«Покинул дом, жену и дачу,
И неоконченный роман,
Чтоб раскопать говно собачье
На крепости Екипарсан».
А я ему на это ответил такое:
«Археолог – аксакал,
Копролиты раскопал.
Князь здесь раньше жил, однако,
У него была собака.
Мы о князе знаем мало,
Он не гадил где попало.
Пес же клал повсюду кал
И в историю попал.»
******************************************************************************
Гринвический меридиан – это ноль в плане еды. Более или менее нормальная еда начинается с сорокового меридиана, который проходит восточней Москвы, и который проходит через западную Грузию, а также через восточную Турцию, Сирию... Это уже более или менее съедобная пища. 60 градусов – это Средняя Азия, 80 – это Индия, это уже еда вполне достойная. Потом идет просто хорошая еда. Сто – это Бирма, Тайланд. 110 – это Центральный Китай, 120 – это Восточный Китай. И высшее, по-моему, это 140 – это Япония. Самая хорошая еда. Но супер-еда, рассчитанная на любителя, восточнее Японии – это эскимосская пища. Это уже 170-180. 180-й меридиан проходит на востоке Чукотки. С моей точки зрения это так. Это просто мясо. Но это очень качественное мясо, во-первых его всегда очень много. Во-вторых, это морж, из ластов которого можно делать великолепный холодец. У него хорошая печенка, сердце, не говоря уже собственно о мясе. Еще больше всего мне нравятся моллюски, которые он глотает, и которые еще не успели перевариться в его желудке. Но больше всего, что меня пленило в моржовой кухне эскимосов, это то, что они берут кишки, тщательно их промывают, потом варят и режут как колбасу. При варке они съеживаются, и вот ломтик такой колбасы с дырочкой посередине, вокруг которой жировая соединительная ткань. Кроме того там есть вяленое тюленье мясо, или мелкие кусочки моржа тушенные с ивовыми листьями, это что-то вроде чахобили получается. Конечно, это не изысканная еда, но она оригинальная и качественная, достаточно хорошая. В последний раз в экспедиции там я был в 1987 году. Уже изменилась жизнь, если раньше мы могли без всякого контроля провести от Москвы до Чукотки, через всю Россию, через всю Сибирь банки с порохом, разобранное ружье, даже не разобранное, в чехле могли провести, то уже в 1987 году это было невозможно, там появились и охотинспекторы, и рыбинспекторы. Это было в первый и в последний раз, когда я был на Чукотке и на мне не было ружья. У нас были консервы, макароны и прочая всякая дрянь.
******************************************************************************
Европеоидов часто называют Caucasians. А знаете какова история этого дела? В конце XVII -начале XIX вв. жил такой швейцарский антрополог Блюменбах, основоположник современной физической антропологии во многих отношениях. Он практически первым предложил научно продуманную квалификацию человеческих рас. 5 типов было выделено. Один был очень странный – туда попали и индийцы, и малайцы, китайцы и японцы.Это был азиатский тип. Был также австралийский, африканский, американский и европейцы - белые люди. Но европейцев он назвал кавказцами, заявив, что кавказский тип – самый благородный, развитой и среди белых людей высший венец творения – это кавказцы. Дело в том, что в это время не то в Италии, не то в Франции жила одна российская княжна грузино-черкесского происхождения, очень красивая женщина. Блюменбах был в нее безумно влюблен. Но сам в обществе не блистал, он был сухой и мрачный человек, а блистал только в науке, где его могли оценить только коллеги. Всю жизнь он был влюблен безнадежно. Сама княжна об этом не догадывалась, а если бы догадалась, то посмеялась бы. Но он ее считал венцом человеческого творения, совершенством. Поскольку она была кавказская женщина, он и весь тип назвал кавказским. В Америке это название держится до сих пор.
******************************************************************************
Недавно пришел ко мне японец Маеда-сан. Довольно молодой иранист, изучающий историю средневекового Ирана, роль иностранцев при персидском дворе Сефевидов. Он, конечно, знает персидский , я полагаю и арабский. Будучи год в Грузии, он выучил грузинский язык, работая над грузинскими источниками. Какой-то период мы сидели в доме и говорили. Он обратился ко мне по-английски. Через некоторое время оказалось, что его английский в японском исполнении я понять не могу. Попробовали говорить по-русски, но его русский тоже оказался не на такой высоте. Потом перешли на японский, и он радостно затараторил, тогда стало ясно, мои знания японского недостаточны, чтобы обсуждать проблемы сефевидского Ирана. Тогда мы перешли на грузинский и все стало великолепно – полное взаимопонимание.
******************************************************************************
Несколько лет тому назад в Институте всеобщей истории А.Я.Гуревич проводил конференцию, посвященную пиршественной культуре. Я там выступал относительно кавказской трапезы. Там были разные интересные доклады. Среди них был доклад о пирах по шумерским источникам. Сколько было приглашено гостей, сколько закололи животных, сколько было посуды. Все было учтено. Наряду с молодыми бычками было зажарено 3 тысячи тушканчиков, подано гостям 80 мешков орехов гуду. Что такое орехи гуду не прояснялось, сейчас таких в Месопотамии нет. Автор очень остроумно писал. Вряд ли все это распределялось равномерно. И когда на одном конце стола знать уписывала жаркое из молодых бычков, на другом столе чернь грызла кости тушканчиков и шелкала орехи гуду. Но я предполагаю, что это не были тушканчики. В Палестине, Сирии и Месопотамии есть зверек даман, который парадоксально является родственником слона, хотя похож на сурка. На иврите этот зверек называется шапан. Испания обязана своим названием изобилию кроликов, которых финикийцы приняли за шапанов. У меня есть один знакомый, израильский лингвист, верующий. Он живет на арабских территориях и ездит в Иерусалим за 60 км. Вокруг его дома пустыня. Его собака регулярно приносит загрызенных шапанов, которые могли бы быть съедобными, но это не кошер. Хотя они жирные, и выросли на травах.
******************************************************************************
Как-то у Шамиля Фатыховича Мухамедьярова, замечательного исследователя всего татарского, спросили : что у вас здесь написано, вы прочтите второй абзац до конца, здесь же понять ничего нельзя? Он ответил:– Вы знаете, я и сам ничего не понимаю, но так у Арутюнова написано.
******************************************************************************
Говорят, что когда Г.Ф.Дебецу В.Алексеев подарил очередную книгу и отошел, тот сказал: Когда этот человек успевает работать? Он только пишет книги. - А я могу ответить на этот вопрос. В Индии в лесу сломалась машина. Она все время ломалась, так как на аренду хорошей машины у нас денег не было. Алексеев выносит диванчик с заднего виденья, кладет его на какие-то колючие кусты, даже не проверив есть змея в кустах или нет змеи в кустах, достает блокнот и начинает писать… В Дели, в старом аэропорту, не было зала и мы сидели на скамеечке. Вдали на столбе висел какой-то фонарь. Алексеев тут же достал блокнот. Я спрашиваю – ты разве что-то видишь? – Не очень, но я смогу разобрать. …Но самое потрясающее. В 1970 г. мы из-за погоды надолго застряли в Уэлене. Нас была большая группа, которой руководила Т.И.Алексеева, и был с нами Сергеев Дориан . Мы уже опросили всех жителей, упаковали всю аппаратуру. Надо уезжать. И несколько недель мы жили в полном безделии. Мы устраивали танцы, упражнялись в кулинарном искусстве и я написал на эту тему стихи. Я вообще много хороших стихов написал…Среди льдов, шторм, тревожно довольно, холодно. Местные чукчи спустили на воду вельбот. Облака, туман. Волна вельбот заливает, кругом мокро. Девочки сникли, дрожат, да и мне не очень. Алекссев сидит в жестком, резиновом плаще с капюшоном, который был как рыцарские доспехи. Он сидит на носу вельбота и под плащом что-то пишет, иногда поднимая голову и приподниая капюшон...А вокруг птичьи базары, айсберги. «Серега, посмотри, какая красотища…Но некогда этим любоваться, работать надо».
А стихи, написанные до отъезда, были такие:
Жизнь проходит налегке, пьяная и сытая.
То ли в спальном я мешке, то ли у корыта я.
Вижу моря синеву, вижу льдину белую,
В Уэлене я живу, ни х.... не делаю.
