Неполное собрание сочинений

Терроризм и цивилизация: змея кусает свой собственный хвост

Гремят взрывы; взлетают на воздух дома, электрички, кафе, дискотеки. Но это только кажется, что в них взрывается пластит, гексаген, бытовой газ и ряд других взрывоопасных веществ. На самом деле взрывается лишь одно вещество, которое по природе своей не может не взрываться, которому не нужен даже детонатор. Взрывается ненависть.

Воздух нашей цивилизации пропитан ненавистью, как тухлой влагой воздух на болоте. Это ненависть всех ко всем: народа к власти, которой плевать на народ, плевать на всё, кроме собственного самоподдержания и самосохранения; ненависть матерей к армии, которая бездарно и бесцельно губит их детей; ненависть обывателя к полиции (или милиции), которая сама совершает преступлений больше, чем раскрывает или предотвращает; ненависть интеллигента к спецслужбам, которые не хотят и не могут дать ему безопасность, а вместо этого заняты фабрикацией дутых дел против учёных, журналистов, экологов, чтобы как-то убедить хозяев бюджета в своей нужности и полезности; ненависть местных к приезжим и приезжих к местным; бедных к богатым и богатых к бедным; мусульман к иудеям и христиан к мусульманам; «черных» к «белым» и «желтых» к «черным»; одиноких к замужним и замужних к одиноким; естественно, «злых» к «добрым», однако, впрочем, даже «добрых» к «злым».

Все сказанное, конечно, вполне касается России, и даже, может быть, её в первую очередь. Но всё это вполне приложимо и к Америке, и к Англии, и к Франции, и к Филлипинам, и к Шри-Ланке, и к Гондурасу, и к Зимбабве. Некоторые позиции (скажем, об армии) неприложимы к Израилю, но их отсутствие с лихвой компенсируется гипертрофией других; многое неприложимо к Исландии или Новой Зеландии, но там как раз и про теракты что-то не слыхать.

Аэрозоль ненависти плотным облаком окутал всю планету. Там, где его концентрация превышает критическую плотность, он взрывается. Наша цивилизация генерирует его неизбежно и непрерывно, как угольный пласт генерирует метан.

Всеобщая ненависть может и не распространяться на обладающего хотя бы минимумом харизмы лидера-президента, премьера, монарха (хотя, как в Гаити или в Пакистане, именно он может становиться её главным объектом). Безотносительно к пресловутой мифологеме о «добром царе и злых боярах», лидер действительно может обладать иной сетью ориентаций и целеполаганий, чем службы его камарильи, и может втайне и вчуже мечтать о других, более пристойно-комильфотных службах, но где их взять, пристойные-то? Приходится волей-неволей опираться на те, что есть, а они непристойные.

Опять же общая непристойность властных служб не отменяет того факта, что даже в их рядах имеется некоторое (и немалое) число честных, принципиальных и даже энтузиастических людей, собственно, благодаря которым наше общество и не погружается в бездну тотальной аномии. Но эти люди не делают погоды, и в системе нынешней гиперконсумеристской (т. е. ориентированной на сверхпотребление, а еще попроще, на обжираловку) цивилизации никогда ее делать и не будут.

Ненависть или озлобленность не обязательно делают человека террористом, но они непременно делают человека не склонным ни в чем сотрудничать с властью.

Между тем вряд ли нужно доказывать ту тривиальную истину, что для успешного противостояния терроризму необходима решимость ВСЕГО общества ему противостоять; необходимо тесное сотрудничество, взаимное доверие, уважение, более того, взаимная симпатия и даже эмпатия населения и работников спецслужб. В Израиле она, отчасти, по крайней мере, есть. Но одна лишь мысль о возможности симпатии российского интеллигентного обывателя к «ментовке» и «гэбэшникам» может вызвать только горький смех. И никакая пропагандистская туфта, даже довольно талантливая, типа «17 мгновений», «Знатоков» или «Разбитых фонарей» этой ситуации не переломит. Нет, сериалы эти смотрятся, их любят, их героям и играющим их артистам очень даже симпатизируют, но ни малейшей идентификации между экранными фантомами и соответствующими им реальными людьми в погонах не возникает и возникать не может. И когда мы сопереживали и ужасам заложников «Норд-Оста», и горю их родных, потерявших своих близких уже после ликвидации террористов, совершенно ясно было, что озлобление обывателя против самих террористов (в большинстве своем оболваненных, морально незрелых, крайне юных мальчишек и девчонок) по своему накалу явно уступает накалу озлобления против пытавшихся мародерствовать милиционеров, против пьяных (понятное дело, тяпнувших для храбрости) шоферов и фельдшеров машин «скорой помощи» МЧС, против, как всегда, пытавшихся нагло врать «доблестных чекистов», не удосужившихся даже предупредить врачей о том, с какими поражениями им придется иметь дело, а фельдшеров – как нести пострадавших, чтобы не допустить асфиксии или западения языка в гортань. И это при том, что спецназ действовал правильно и четко, и число жертв не превысило «международно приемлемых норм» для подобных случаев – но дело в том, что не будь обычной гэбэшной тупости, жертв этих могло бы и вовсе почти не быть.

Разве не показательно, что в нашем языке слова «правоохранительный» и «правозащитный», лексемно будучи почти синонимичными, семиантически являются диаметральными антонимами?

По разобщенности, по взаимной враждебности, или наоборот, по спаянности и душевной эмпатии народа и силовых служб Россия и Израиль стоят, пожалуй, на противоположных концах мировой шкалы – равно как и по суммарной эффективности работы этих служб, т. е. армии, полиции, разведки и контрразведки. Но в целом по миру, за частичным исключением исторически юных, а посему чисто по-детски наивных и до придурковатости доверчивых рядовых американцев, большинство стран и народов мира, по-моему, должны быть помещены гораздо ближе к российскому полюсу, нежели к израильскому. И осознание этого не может не внушать существенного пессимизма в отношении тактических перспектив борьбы с терроризмом в мировом масштабе.

Да и вообще, что такое терроризм? Где он начинается и на чем кончается? Где грань между терроризмом и бытовой преступностью или рэкетом, с одной стороны, и узаконенной международными конвенциями практикой ведения войны, с другой? Есть ряд определений в национальном и международном праве, но они расплывчаты и спорны.

Террористка – это не только шахидка, обвешанная бомбами, которая мстит человечеству за изнасилованную сестру, избитую мать, погибшего под пытками брата, а может быть, просто за свою неудавшуюся личную жизнь. Это и бомж, отвинчивающий вентиль газа в подъезде, где живут «менты», а может быть, и вовсе не менты, а просто, с его, бомжовой точки зрения, чрезмерно состоятельные люди. Это фанатик, бредящий концом света, распыляющий в метро зарин, или рассылающий конверты со спорами сибирской язвы, маньяк, врывающийся в школу с автоматом, или авантюрист и шантажист, обстреливающий бензоколонку из снайперской винтовки. А летчик американских ВВС, запускающий, якобы ошибочно, одну ракету по китайскому посольству, а другую, точно и безошибочно, по белградскому телецентру, он, что, не террорист? Он сидит в комфортабельной кабине «Стелса» и возвращается целехоньким на базу. Ну а если бы сидел в кабине груженого взрывчаткой самосвала и врезался бы в тот же самый телецентр? И погибшим в телецентре девушкам-гримершам, и их родным и близким, наверное, без разницы.

А офицеры-спецназовцы ГРУ, хладнокровно расстрелявшие шестерых безоружных российских граждан, включая 68-летнюю женщину, недавно оправданные судоим присяжных в Ростове – они не террористы? Будь их жертвы боевиками, они могди бы сдаться в плен и тем самым сохранить свлю жизнь, а потом возможно и устроиться на работу в кадыровскую милицию. Но это были безоружные люди, и поэтому шансов на спасение у них не было. Спрашивается, имеет ли право эта страна, где суд присяжных оправдывает безжалостных убийц, рядиться в тогу борца с международным терроризмом? И имеют ли право на это США, которые требуют поставить перед международным судом всех предполагаемых военных преступников – всех, кроме граждан США, которым положен безусловный иммунитет.

Прямо скажем, с такими лидерами шансы на успех в борьбе с терроризмом невелики нельзя бороться с преступниками преступными методами. Нельзя противостоять врагам деморатии, искореняя демократию в собственных рядах. И путь завинчивания гаек, путь наращивания цензуры и самоцензуры, табу и запретов, непоказа ужасов и стыдливых умолчаний – это порочный путь. Нужен иной путь  – путь абсолютной свободы слова, абсолютной свободы информации (и дезинформации тоже). Пусть разбирается зритель и читатель – он разберется очень скоро. Шок будет недолгим. Нам нужна как гарантия свободы правды, свобода лжи и клеветы, свобода диффамации и пропаганда ненависти, свобода порнографии и мерзости. Не только потому, что любой иной подход будет означать попытку задавить подачу правды, попытку заменить ее  унылой правдоподобной полуложью. Не только потому, что в эпоху Интернета любые формы контролля и цензуры будут мало эффективны. А прежде всего потому, что инфляция лжи автоматически  обесценивает кредитки лжи, и их никто уже не примет за банкноты правды. Воспитайте ребенка в полностью стерильном помещении, и любая пустячная инфекция  может оказаться для него фатальной, из-за отсутствия иммунитета. Напротив, древние восточные владыки систематически  принимали малые дозы разных ядов, вырабатывали к ним иммунитет, и отравить их было уже невозможно. Принцип абсолютной свободы слова, кстати будет означать и полную допустимость  любого плагиата и видеопиратства, и юриспруденции будущего придется  отказаться от этих терминов как обозначений правонарушений, и от понятия  интеллектуальной собственности вообще, как в конце XVIII векак европейская юриспруденция отказалась от понятий колдовство и наведенная порча. Короче говоря, для действенного противостояния  терроризму  придется отказаться от многих базисных основ нашей  цивилизации, сделать саму эту цивилизацию иной.

Это же в частности, касается и проблемы борьбы с наркобизнесом. Наиболее последовательные демократичечские силы, также как транснациональные радикалы, давно уже выступают за  полную легализацию слабых наркотиков, типа марихуаны, и за обеспечение аддиктов тяжелых наркотиков, типа героинов, возможностью приобретать отраву в аптеке по самым низким ценам. Конечно, последние должны быть под контролем и влечь за собой частичное поражение в правах дееспособности; и алкоголику не разрешают водить автомобиль! Но штемпель в паспорт и травись себе «на здоровье»! Только это убьет наркотрафик, лишит наркоторговцев сверхдоходов и заодно выбьет из-под ног террористов значительную часть их финансовой базы.

У болтунов в ООН, возможно, для разных случаев насилия есть разные критерии. Но у обывателя – жертвы теракта – критерий один: безвыходность. Когда нападает бандит со стволом, есть шанс сохранить свою жизнь, отдав ему деньги. У солдата в окопе, не желающего умирать за интересы «своего» правительства и «своей» буржуазии, есть шанс сдаться в плен. У жертвы теракта такого шанса нет. Ей некому отдать деньги и некуда идти сдаваться. Ей остается только умирать, для того, чтобы вождь и хозяин террориста ее смертью смог бы заставить отдать деньги и сдаться того, кого он вовсе убивать не хочет, а хочет оставить живым, – и таким, живым, использовать.

И это удается. Не столь давно мы видели, как, убив сотни две людей в мадридских электричках, лжеисламские авантюристы заставили целый народ, еще недавно слывший беспредельно гордым и беззаветно храбрым, трусливо встать на колени и поменять свое правительство. Куда там делись слова пламенной Долорес? Впрочем, Ибаррури – не кастильская, а баскская фамилия. Да и сами слова – лучше умереть стоя, чем жить на коленях – это всего лишь парафраз известной строчки Шота Руставели: лучше смерть, но смерть со славой, чем позор бесславной жизни. Шахид умирает легко, полагая (хоть и ошибочно), что выбирает смерть со славой. Носитель глобализованной консумеристской цивилизации готов на все, лишь бы существовать, сколь угодно бесславно (экзистенциалистский девиз Ж.П. Сартра – живой пес лучше мертвого льва), но существовать он хочет не просто так, а с обжираловкой. В паническом смятении  на своей раскачавшейся лодке он кидает за борт все – либеральные принципы, демократические нормы, права человека, национальную честь, человеческое достоинство, но ничего с полок супермаркета выбросить не хочет. Жвачка и жрачка – вот два столпа постмодернистской цивилизации.

За исключением ввергнутых в тот или иной круг адского хаоса многоплеменных квазигосударств Африки, которые, как теперь уже ясно, получили свою «государственную независимость» из рук колонизаторов прежде времени на несколько веков, почти все прочие государства мира этнонациональны, т.е. хотя везде есть этнические меньшинства, но почти везде есть стержневой нациедержащий этнос – в России русский, в Грузии грузинский, в Латвии латышский. И терроризм есть прежде всего орудие этнического или этноконфессионального сепаратизма  и ирредентизма, этнического политистеблишмента, стремящегося кто к мировому господству, а кто к господству в своем регионе. Им нужен Великий Халифат, Великий Тамилнад, Великая Албания, Великая Ичкерия, Великая Ирландия, Великая Баскония и т.д. Католикам ирландцам, баскам, кечуанцам неважно, что папа римский осуждает терроризм, лжемусульманам «ваххабистских» братств неважно, что они нарушают все установления Корана – им нужна своя держава, свои президентские и губернаторские кресла, свои финансовые потоки, легализация своих наркоденег, то есть все то, что осуществимо только на базе своего этногосударства в системе глобализованной пирамиды уже существующих, входящих в мировую консумеристскую цивилизационную систему мегаполисных этногосударств. При этом каждый новый претендент – будь то Палестина, Биафра, Сулу-Минданао, Тамил-Илам, Ичкерия, Халистан – надеется занять в этой пирамиде не самое нижнее, а исламисты – и самое верхнее место.

Агрессивная, зубасто-захватническая голова змеи цивилизации Нового Времени, казалось бы, уже уползшая, ушедшая в её феодально-вотчинное прошлое, сегодня возвращается оттуда и пытается пожрать, поглотить, оттяпать свой собственный безмерно ожиревший постмодернистский хвост.

Можно подумать, что этому порочному кольцу конца не будет. Ведь яды, разъедающие тело змеи, рождаются в ее же организме. Терроризм, грызущий «либеральную глобализацию», на самом деле ею же и порождается. Он есть производное от ранее двухполюсного, а ныне квазиоднополюсного мира, от неизбежной неравномерности его развития, от органически присущих ему внутренних диалектических противоречий. Нет глобализации без терроризма, и нет терроризма без глобализации. Зубы терроризма, грызущие глобальную цивилизацию, подпитываются жиром ее же собственного хвоста.

Почему терроризм стал такой проблемой  именно в наши дни, и где он был раньше? Один из возможных ответов – он просто раньше иначе назывался. Охота за головами у первобытных  племен это форма мести или жертвоприношения, но она имеет и политический смысл – устрашать соседей, держать их на безопастном расстоянии. Спатиаты  практиковали террор против илотов, римские диктаторы – против своих политических противников. Политический терроризм в полном смысле  практиковали ранние исмаилитыЮ идя «на дело», они одурялись гашишом, отсюда слово  ассасин. Терраристами противопоставлявшими полититчески себя государству, были  и народовольцы и эсеры, и все Робин Гуды, вплоть до абреков XIX–ХХ века, и армянских фидаинов, и рыцари-тамплиеры (см. «Айвенго»).

Кстати, небесполезно вспомнить, что Орден Храма Господня (тамплиеров или храмовников) был учрежден вначале XII века как добровольная организация  контрразведки и общественной безопасности  в Иерусалимском королевстве, как раз для охраны христианских паломников, идущих ко Гробу Господню, от нападения мусульманских террористов. Но вскоре, выработав собственную оккультно-мистическую идеологию, орден превратился  в скованную железной дисциплиной  и тайной обрядностью наднациональную организацию, забравшую в свои руки огромную неофициальную власть в Европе, которой положили конец только сверхжесткие меры Филиппа Красивого (см. М. Дрюон. Проклятые короли).

Все еврейские погромы это форма терроризма определенных  политических сил с определенными политическими целями. История нацизма, от штурмовиков Рема, ночи длинных ножей, хрустальной ночи и до Освенцима это история самодеятельного терроризма, постепенно превращающегося в государственный. Терроризм это силовое продолжение политики тех сил, которые не имеют своих государственных структур или имеют их  в недостаточной мере, это продолжение кризиса власти, кризиса государства, уважения народа к власти.

Лишь в особо благоприятные для государственной власти  эпохи ей удавалось успешно противостоять терроризму. Таким временем была эпоха абсолютистских монархий, когда монарх мог заявить «государство это я», религиозная идеология освящала эту претензию, а народное сознание принимало ее. Шайки разбойников продолжали безобразничать на дорогах, но уже без какой-либо претензии на политическую платформу (см. Акутагава Рюноскэ. Расёмон).

Это была эпоха установления государства вестфальской  системы, при которой межгосудаственная политика резко преобладала над внутригосударственной, государства  выступали этикими ньютоновскими абсолютно твердыми телами, и перенос межгосударственных политических конфликтов в область  внутри государственных отношений рассматривался как святотатство. Запромбированный вагон с В.И.Лениным и дальнейший экспорт  революций  положил начало распаду этой системы, а бомбардировка Югославии в 1999 г. обрушили ее окончательно, и начиная с 2001 года негосударственные терористические группировки  типа Аль-Каеды вошли в число главных актеров политической сцены, прочно и надолго.

Как показало 11 сентября 2001 г., идеально мишенью для террористической атаки является многоэтажная  башня, держащаяся на жестких вертикальных связях. И это определение работает не только в архитектуре, но и и в социально-структурном смысле. Чем многояруснее государственные структуры, тем хуже они противостоят терроризму. Одноярусные структуры гораздо эффективнее. Художественный пример противостояния малой общины банде террористов см. «Холодное лето 53-го». И еврейские поселения  на Западном берегу спраились бы с палестинским террором быстрее любой армии, если бы дать им свободу рук и не обращать столь много внимания на арафатолюбивые стенания западноевропейских лицемеров.

Итак, терроризм есть болезнь, органически присущая нашей цивилизации – нашей глобализованной консумеристской мегаполиской цивилизации, так же, как ей органически оказался присущ СПИД, или ежегодные пандемии новых штаммов гриппа, или ожирение и сердечно-сосудистые заболевания как основная причина большинства смертей. Все эти болезни невозможно представить себе в контексте, скажем, европейской средневековой цивилизации. Зато последней были органически присущи оспа, чума, проказа, ведовские сатанические культы и инквизиция как реакция на них, и многое другое, что либо отмерло само собой, либо было изжито, побеждено, как оспа, или взято под контроль, как чума.

В рамках многоярусной мегаполисной цивилизации, следовательно, терроризм победить вообще невозможно, а возможность взять его под контроль весьма ограничена и относительна. Все предложения и меры по ужесточению наказаний, ограничению свободы передвижения (досмотры, визы, регистрации), идеологические кампании и преследования действенны ничуть не больше, чем скипидарные припарки при лечении проказы.

Итог, как видим, неутешителен: терроризм будет существовать, пока существует наша цивилизация. Ну, а как долго она будет существовать? И что придет ей на смену?

Экспоненциальный рост народонаселения скоро прекратится сам собой. Вынужденно прекратится и экспоненциальный рост потребления ресурсов, в том числе энергоресурсов. Прежде всего невозобновимых. Все разговоры относительно «sustainable development» – это сапоги всмятку. Не развитие, а свитие, сматывание – вот что нам предстоит. Смотаться и слинять – вот наше будущее, как в слэнговом, так и в витальном смысле этих слов. Мы уйдем из кусающей себя за хвост цивилизации, как из слинявшей змеиной шкурки, но выйдет оттуда не новая змея, а другой организм, состоящий из конфедераций тысяч малых общин,  типа нынешних Андорры, или Сан-Марино, или княжества Мустанг, или амишских поселений в  графстве Ланкастер, или израильских киббуцев, или даже бесславно разгромленной, но имеющей все шансы возродиться на базе мирного, неагрессивного ислама Кадарской зоны Дагестана. Произойдет глобальная депопуляция, дезурбанизация, дезиндустриализация и деглобализация. Если основные энергоносители настоящего это нефть и газ, то энергоносители будущего – дрова, навоз и ветер. Сегодня основной транспорт – автомобиль, завтра – велосипед, а послезавтра – ослик. На смену жестким и давно уже не удовлетворяющим граждан «вертикалям власти» придет гибкая структура горизонтальных и диагональных связей микрополисов.

Конечно, мегаполисы отомрут не сразу, но жить в них будет все меньше и меньше желающих. Гораздо предпочтительнее будет жить в локальных микрополисах.

Это будет жизнь, внешне похожая на жизнь эпохи неолита, но на иной технологической основе.

Не всем захочется сегодня идти в такое будущее, тем более что путь в него  может быть ознаменован такими социальными конфликтами, рядом с которыми нынешний терроризм покажется цветочком. Правда, их основную тяжесть придется вынести не нам, ныне живущим, а нашим правнукам и праправнукам. Но и на нашу долю кое-что достанется, и в том числе терроризм, и надолго. Наша жизнь, и жизнь наших детей, а может  быть, и внуков, пройдет в борьбе со многими видами бед и зол, и в том числе и с этим. Но чтобы эта борьба проходила по возможности с меньшими потерями, надо, чтобы и народы, и их лидеры осознали тенденции и перспективы исторического развития: не государствостроительство, а разгосударствливание. Не вертикаль власти, а максимум самоуправления. Не индустриализация, а дезиндустриализация, не глобализация, а максимальная автаркия. И так далее.

Повторяю, многим этого очень не хочется. Почти всем хочется верить, что обжираловка золотого миллиарда будет и дальше возрастать, а у представителей пяти жестяных миллиардов есть шансы пробиться в золотые. Напрасные надежды. Шансов нет. И с золотого (точнее, позолоченного) миллиарда позолота вскоре станет облезать. Терроризм лишь один из факторов такого облезания, но немаловажный.

Чем скорее человечество встанет на путь перехода к разумной минимизации потребления, тем безболезненнее будет этот переход. А тем миллиардам, которым и минимизировать-то нечего, необходимо будет встать на путь депопуляции, на который высокоразвитые народы мира уже естественным образом встали. Надо идти по течению естественного хода истории, а не пытаться плыть против течения. Как говорили древние: Ducunt volentes fata, sed nolentes trahunt. Cудьбы разумных ведут, неразумных же тащат.

 С.А. Арутюнов,

чл.-корр. РАН, зав. отделом Кавказа ИЭА РАН